Завалинка у Доброго Дяди

…Лица у всех были радостные, промытые, оттенённые чистыми ни разу не надетыми за смену рубашками. Ребята пихались локтями, смеялись через край от возникшей вдруг всеобщей привязанности. Олеся смотрела на все эти красивые лица, искала глазами что-то, но не могла уловить, что. Вроде бы всё как надо. Наверное, на вокзале всегда появляется чувство ожидания, неважно чего.
Вот Кудрявость: смеётся, тряся кудрями. Дынин- обнимается с Кларой и Пузатым и орёт на весь перрон какую-то песню. Олеся прислушалась: "…А на дереве болтается наш дворник Степан, будет холодно ему, мы сошьём ему саван" Мдя…
Вдруг среди шумных и радостных лиц Олеся увидела, сначала полуоткрытые губы ромбиком с заячьими зубами, потом солнечный сноп упёрся в очки, прошёл сквозь них не отражаясь, чёрный мокрый ёжик дыбился на маленькой голове.
Валерочка протиснулся к ней, потный и взъерошенный, молча взял за рукав.
Лидия тогда сказала:
- Посмотрите: Валерочка подстригся, не то, что некоторые! Сразу заметна аккуратность!
"Вале-е-ерочка," - прокатилось по рядам. Ребята выглядывали из шеренг, одни хихикали добродушно, другие не совсем, но было ясно: теперь он для них "Валерочка" навечно.
В поезд садились более-менее организованно, Лидия пересчитывала по головам, мамы утирали слёзы и местами тушь, папы жали руки, хлопали по спине, желали "не подкачать".
Малышня прилипла к окнам, сдвинув бровки и крича: "Мама, пока!" Старшие прогуливались по дорожкам из полотенец, присматривались друг к другу, торопили время. Стасик Галкин кривил губы и тихо плакал, и уже не хотел ни в какой лагерь, и на загадочное "море" было ему наплевать.
Лидия незаметно взяла его за руку, подвела к окну, шепнула: "Будем писать маме письма. Привезём ей ракушку красивую, ох как она обрадуется!". Стас поскрёб нос и неуверенно махнул в сторону перрона. Согласился.
Колёса лязгнули, покатились, уплыли назад родители, перрон, станция. Дети всё ещё толклись в коридоре, глядели "в последний раз" на город, потом появились кусты и деревья, и так и пошло: кусты и деревья, кусты и деревья. Разошлись по купе.
Олеся переоделась, запихала сумку под лавку. Вежливо поулыбалась трём девочкам на соседних полках. Те тоже вежливо улыбались, смотрели с испугом. Потом перезнакомились. Олеся вышла из купе, прислонилась к поручню. Перед глазами побежали деревья, то падая вниз, то взлетая вверх. Солнце мигало сквозь листья. Стасик Галкин стоял у соседнего окна и глядел в штору.
Колёса мерно стучали, пахло нагретыми рельсами и китайской лапшой. Зашуршала дверь купе.
Стасик обернулся. Олеся услышала:
"Я уебу любое чмо, любую шавку
поставлю раком всех любителей иглы и травки.
Я всегда верну обратно
любой косорез в мой адрес.
Моя жизнь: спортзал, секс и молоко.
Ни одна сука не назовёт меня щенком.
А ты, тварь, пропахшая вином и табаком,
один на один со мной выйди, я уебу тебя легко!…"
Голос принадлежал мальчишке лет тринадцати, он сидел, махая руками, напряжённо сосредоточив взгляд. Рядом слушали ещё два мальчика, постарше. Один в спортивных штанах, голый по пояс, с золотой цепочкой, с волосами стоящими торчком и веснушчатым лицом. Другой, кудрявый, в футболке больше на два размера, чем надо, в таких же джинсах.
Все трое дружно повернули головы в сторону Олеси, когда она подошла к двери. Подошла с таким интересом на лице, что на нём уже не хватало места для смущения. Из-за её локтя выглядывал Стасик. Видимо, он был в этом купе четвёртым.
- Привет, - сказала Олеся.
- Привет, - ответил кудрявый. Тринадцатилетний смотрел враждебно: стеснялся, что Олеся застала его в момент вдохновения.
- Извините, - сказала ему Олеся. - Я услышала, мне стало интересно.
Мальчик оттаял. Во взгляде появилось самодовольство.
- А что интересного? - важно спросил он.
…Тринадцатилетнего звали Игнат. У Игната просвечивали уши и походили на приставленные к голове детские ладошки. Светлые волосы были острижены ёжиком, но не держались и голова казалась покрытой приглаженным пухом. На губе - болячка. Игнат её постоянно трогал, шумно дёргая носом.
Того, который с цепочкой звали Тарас. "Имена-то одно другого лучше, в словаре их откопали что ли?" - усмехнулась про себя Олеся. И совсем не удивилась, когда кудрявый протянул руку и представился:
- Иннокентий.
- Кудрявость номер один, - хохотнул Тарас.
- Ты будешь с нами в карты? - спросил Кудрявость.
Олеся догадалась, что Кудрявость и Тарас, знакомы давно, а Игнат также как и она едет в лагерь и познакомился с ними только что. Кудрявость и Тарас, видимо, не имели привычки под названием "против кого будем дружить". Понимали выгодность своего положения. И королевским жестом приглашали в компанию.
Олеся согласилась на карты. Кудрявость ей понравился. И Игнат. И Тарас тоже. Очаровывать их она не собиралась, понимая, что короткая стрижка "общипанного воробья", тонкие очки, полноватая фигура - это не то, с чем можно ходить на свидания.
В купе протиснулся Стасик, на щеках ещё не высохли мокрые дорожки. Кудрявость неожиданно даже для себя самого поднял его и посадил на колени со словами:
- Кто будет обижать - скажи!
- Скажу, - пообещал Стасик.
Когда Олеся вернулась в купе, девочки уже подружились и готовились к коллективному обеду. Выложили на столик лапшу, мокрые помидоры, копчёную курицу, колбасу и печенье. Радостно встрепенулись, увидев Олесю. Олеся порылась в сумке, добавила к яствам ветку бананов, бутылку ЋСпрайтаЛ и хлеб.
Вечером к туалету потянулись вереницы ребят с полотенцами и зубными щётками. Лидия проверила, у всех ли есть постельное бельё, велела взять одеяла и не выходить в коридор без необходимости, не бегать, не шуметь, не курить.
Поезд мерно стучал колёсами, от наволочки и простыни пахло прохладной свежестью. Олеся лежала на верхней полке, смотрела на пролетающие в окне огни. Девочки спали. У Олеси в животе сладко ныло от купейного уюта, от стука колёс и запаха шпал. Тускло горела лампочка над окном. На потолке фломастером было выведено: ЋЛара и Таня здесь ехали домойЛ.
Олеся тихонько встала, на цыпочках отодвинула тяжёлую дверь. В коридоре было пусто, покачивались занавески. Указания Лидии выполнялись: дети попались на редкость покладистыми. По путёвкам здесь ехали сыновья и дочки работников завода, довольно обеспеченные дети и поэтому добродушные ко всему. Олеся испугалась, что сейчас покажется Лидия или проводник и отправит её спать. Поэтому она быстро прокралась в тамбур.
В тамбуре пахло сигаретным дымом, железом и было холодно. Олеся вздрогнула. Она была здесь не одна: невысокий мальчик шагнул к ней от стены.
- Привет, - сказал он.
- Привет.
Мальчик был в короткой чёрной курточке, с наголо стриженной головой и в очках. Такой же ЋчетырёхглазыйЛ, как и Олеся.
- Не спится? - поинтересовался он.
- Тебе тоже? - вопросом на вопрос ответила Олеся.
- Люблю тамбуры, - сказал мальчик. - В них трясёт, дует и всё время курят. А в купе, как дома. Теряется удовольствие езды.
- Ничего не теряется, - поёжилась Олеся. - В купе лучше. Двухъярусная кровать и постоянно меняющийся вид в окне. И тоже трясёт.
- Может и так, - легко согласился мальчик.
Повисло молчание, разбиваемое стуком колёс.
- Ты тоже в лагерь едешь? - спросила Олеся.
- Да, - коротко ответил он.
- А как тебя зовут?
- Валерий.
Даже не поинтересовался, как зовут Олесю. Её это задело. "Подумаешь!"- фыркнула она про себя.
Не обращая внимания на Олесин набыченный вид, Валера достал из кармана целлулоидный теннисный шарик. Шарик молочно светился в темноте.
- Смотри.
Олеся поджала губы, но всё-таки глянула искоса. Валера поцокал шариком по полу, потом размахнулся и швырнул в окно. Шарик пролетел в оконный проём, Олеся вздрогнула от неожиданности. Зачем выбросил?
А Валера широко улыбнулся, открыв заячьи зубы, сощурив глаза с куцыми ресницами. Олеся нахмурила брови. Выбросил и радуется. Странный мальчик.
- Потрогай, - сказал он.
- Что? - не поняла Олеся.
- Стекло.
- Какое?
Валера взял её руку, приложил к оконному проёму, в котором минуту назад исчез шарик. Рука оперлась на холодное стекло. Олеся провела ладонью вверх-вниз, стекло прочно сидело в резиновой раме.
- А где шарик? - тупо спросила она.
- Нету, - радостно ответил Валера.
Ночью Олесе снилась всякая ерунда: будто мама складывала ей в сумку вещи, потом книги с полок, потом аквариум и приговаривала: "Смотри, одевайся теплее! Ешь фрукты! Сырую воду не пей!"
Лидия прошла по всем купе, строго предупредила не баловаться и собраться. Одеться и выбросить в урну объедки и промасленную бумагу.
Через час поезд остановился на станции и ребята, галдя, потянулись на выход. Кудрявость и Игнат тащили Олесин чемодан на колёсиках, а Тарас тащил Стаса и его рюкзак. Лидия нервничала, но вида старалась не подать. Она громогласным голосом приказала строиться в колонны - и вновь заводские дети послушались, не стали бегать по перрону и кричать, как бывало у Лидии в прошлые заезды. Она погрузила их в два автобуса, оставила в одном за старшего Клару Петрову - строгую ответственную девочку четырнадцати лет с тугими косами и серьгой в носу. Серьга не мешала ей быть ответственной и хорошо учиться. Клару неизменно назначали на ответственные посты: сначала в садике она была главной санитаркой и проверяла помыли дети перед едой руки или нет. В школе она выступала на всех праздничных концертах и училась лучше всех. Её назначили редактором стенгазеты и Клара познала силу печатного слова: школьники становились плохими или хорошими не потому, что вели себя плохо или хорошо, а потому что об этом было написано. И заголовок, фломастером. К ней подлизывались и хотели дружить. Но Клара старалась быть справедливой и, наверное, поэтому даже главный "босс" их девятого "В" Тарас Еремеев не бздел и признавал её авторитет.
Сейчас Тарас сидел на сидении позади Клары, глядел наглыми глазами в её строгие через водительское зеркало. Клара хмурила брови. Тарас наматывал на палец цепочку.
Олеся сидела рядом с Игнатом, тот весело болтал ногами, напевал себе под нос: "Моя жизнь: спортзал, секс и молоко…" Олеся про себя усомнилась, что все эти составляющие присутствуют в жизни Игната, особенно второе, но промолчала, улыбаясь. Впереди ожидалось море солнца, радости, солёных брызг, горы прозрачного винограда и пахнущие снегом арбузы. Солнце поднималось над горизонтом, освещая автобус сочным оранжем, ребята щурились и смеялись от радости, от такого же, как у Олеси, ожидания.
Выехали на широкую дорогу, по сторонам замелькали домики. Сначала интересно мелькали, потом однообразно. Олеся оглядела автобус.
Кудрявость спал рядом со Стасиком, держа в руке надкусанный помидор. Тарас не мигая смотрел в окно отсутствующим взглядом. Девочки,  соседки по купе, визжали и хихикали. Рядом с толстой девочкой одетой в обтягивающую майку и потому кажущейся ещё более толстой и круглощёкой, сидел Валера, сложив руки на потрёпанном рюкзаке. По сравнению с румяной упитанной девочкой он выглядел ещё более худым и бледным, будто только оттаял после зимы.
Валера увидел Олесю и улыбнулся, потом стал смотреть в окно.
Он не понравился Олесе. Он не понравился ей ещё тогда, в тамбуре. Слишком тщедушным он был, губы некрасиво подтянуты вверх, скулы торчат, лысая голова отсвечивает на солнце и делает его похожим на червя.
"Глист," - подумала Олеся.
Клара объявила остановку. Ребята засуетились. Кудрявость проснулся и уронил помидор.
Олесю поселили в комнату на четыре человека, уютную, небольшую, с двухъярусными кроватями. Вместе с ней оказались Ирка Крюкова, вертлявая рыжая девчонка с хриплым голосом, Полинка - постоянно и мило улыбающаяся, вся в лиловом и розовом, и та самая толстая девочка в майке, Оля Клюева.
Полинка тонким приятным голосом сообщила, что рада оказаться в такой "милой компании", что уверена, "мы подружимся" и всем стало легко. Будто и вправду сразу подружились. Быстро застелили кровати, убрали сумки в шкаф и, с нетерпением натянув купальники, кинулись с полотенцами вниз от лагерных домиков, к морю. Оно было совсем близко,  в каких то ста метрах.
Олеся сладко зажмурилась. Южное солнце схватило её в объятия, море одобрительно шумело. Она с разбегу нырнула в солёную воду, чуть колыхающуюся. Девчонки последовали её примеру, Полинка радостно визжала, а Оля Клюева брызгалась.
После завтрака Лидия собрала свою группу на линейку. Оглядела мокрых и бледных, по сравнению с предыдущей сменой ребят.
Лидия не любила детей. Нет, сначала она их любила. Она читала журналы, где описывались различные приёмы воспитания. Она знала как вести себя в той или иной ситуации. Она знала, что просто так ребёнок врать не будет и что лучше не препятствовать курению, тогда оно само сойдёт на нет. Что дети- они такие же люди, как взрослые и их надо понимать и уважать. По книжкам все дети представлялись ей смелыми и добрыми, а дерзость и грубость с их стороны, реакцией на непедагогичное поведение взрослых.
Лидия поступила в педагогический. Пошла работать в садик. Она видела своих воспитанников: ершистых, замкнутых, плаксивых, бойких. И всех она научит доброте и пониманию. Она любила детей. Любовь творит чудеса.
В первый день Коля Ёжиков обозвал её "сукой драной".
Лидия не знала, как себя вести. Хотелось ударить по этому перекошенному в ядовитой усмешке личику. Но бить - непедагогично и вообще подсудно.
- Иди и вымой рот с мылом! - севшим голосом велела она Коле.
- Манда! - весело ответил тот.
Пришла няня: большая, как баскетболист Надежда Семёновна с высокой седой причёской. Взяла Колю Ёжикова за шиворот, отвела в спальню. Коля просидел в спальне до обеда, потом стал угрожать, что пожалуется папе, а папа "всех вас поимеет". Его выпустили.
На Коле сюрпризы не кончились. Алёна Гриман принесла в садик резиновый фаллоимитатор и вся группа с ним тайно играла до тех пор, пока Лидия не увидела и не отобрала. Она заливалась краской, Алёна скандалила и требовала вернуть, а Коля Ёжиков смеялся до истерики. Красная, потная и нервная, Лидия пошла к Надежде Семёновне и услышала за спиной голос Паши Зайцева:
- Ибаться побежала!
Лидия круто повернулась и залепила резиновым членом Паше промеж глаз.
Она тут же испугалась. Испугалась, что Пашин папа тоже из тех, кто "всех имеет". Но как ни странно, никто "иметь" не пришёл, хотя Лидия дрожала почти неделю. Зато группа стала слушаться. И Лидия поняла: в детском коллективе сила тоже авторитет. Она стала властвовать, поощрять и наказывать, стала грубой "воспиталкой", которых раньше так презирала.
Потом пошли лагеря. Лидия устроилась в фирму, набирала группу, везла на Юг. Сначала думала совместить полезное с приятным: работу и отдых. Но дети попадались "трудные", отдыха не получалось. Всё время и нервы уходили на постоянное одергивание и контроль. Дети курили за домиками, купались без спроса и покупали в ларьке пиво с селёдочным вкусом.
Лидия их ненавидела и боялась, как собак - пнёшь, а вдруг укусит? Хотя собака меньше человека. В конце концов Лидия превратилась в "командующего", она давала детям волю в обмен на послушание. Менялась.
И вот перед Лидией стояла очередная "партия". Она уже знала, что эти дети такие же как и предыдущие: наглые, грубые, пошлые. Что среди них отыщется парочка подлиз, скорее всего девочки, которые будут виснуть по бокам и нашёптывать: "Козлов курит в домике… Попова выпила компот Гусевой… Лавкин матерится…" Что найдутся и "крутые", у которых папы, как у Коли Ёжикова.
Лидия старалась не показать своего страха и неприязни. Всё-таки платят не за то, чтобы она нос воротила. К тому же, некоторых из этих ребят Лидия знала. Клару Петрову (дочь школьной подруги), Тараса Еремеева (одноклассника Клары), Лёву Дынина (внука маминого знакомого), Стасика Галкина (в одном дворе жили) и Валеру Сеткина (в том злополучном детском саду была его сестра Надя Сеткина, Валера за ней приходил).
Лидия окинула взглядом разномастный строй и сказала:
- На завтрак, обед, полдник и ужин собираемся организованно за десять минут до еды. В остальном я вас не ограничиваю. Курить и пить на территории лагеря- запрещено. В пьяном виде появляться, тоже. Дисциплина - не пустое слово. Надеюсь, все вы будете вести себя нормальным образом, а не как беглые каторжники. Следить за одеждой и чистотой тела - обязательно. Посмотрите: Валерочка подстригся, не то, что некоторые! Сразу заметна аккуратность!
Лидия указала на Сеткина. Ребята захихикали, а Игнат зло и громко сказал:
- Это не из-за аккуратности, а потому что он тупой айбол.
- Митников! - оборвала его Лидия.
- Митников - чмо, обезьяна позорная, - отчётливо парировал Валерочка.
- Сеткин и Митников убирают домики, моют сегодня полы, - сказала Лидия тоном, не допускающим возражения, впрочем, "заводские дети" не думали возражать.
На этом линейка закончилась.
Валерочку подкараулили за столовой, заросли алычи скрывали небольшую каменную площадку. На Юге темнеет рано даже летом. Поэтому Валерочка попал капитально.
Тарас сразу ударил по носу, хрустнули очки. Валерочка по инерции отбежал назад, чтоб не упасть, но упал всё равно - Игнат сзади ударил его пустым деревянным ящиком, железные скобы оцарапали лицо. Валерочка вцепился в пряжку, но снять её не дали: Кудрявость бил в живот, прямо в солнечное сплетение. Валерочка скрючился, закрывая лицо и живот. Тарас, Игнат и Кудрявость били ногами с оттяжкой, так, что каждый удар отзывался по телу.
Потом Тарас поднял Валерочку за куртку (он эту куртку не снимал даже в жару), а Игнат дыхнул в разбитое лицо:
- Кто из нас обезьяна, урод лысый?
- Ты, - ответил Валерочка.
Дальше он не помнил.
Полинка чистила зубной щёткой свои белые брюки.
- Вот, села во что-то! Наверное, в жвачку! - сокрушённо поделилась с вошедшей Олесей.
Ирка Крюкова лежала на верхнем этаже кровати и пела хриплым голосом:
- Don't speak, I know just what you're saying, so please stop explaining…
- Девочки, говорят, будет дискотека! - отозвалась снизу Оля Клюева.
- И что?
- Можно познакомиться с мальчиками!
"Ага… С твоими-то габаритами!"- хмыкнула про себя Олеся. Ирка перестала петь и стала шарить в сумке:
- А с ними и так можно познакомиться, на пляже, например!… Блин, где они?… А, вот… К тому же, никого стоящего тут нет! Отдыхать надо и от мальчиков тоже!… Девчонки, ничо, если я покурю? Я могу и на балконе, если что!…
Разрешили в комнате. "Конечно, - думала Олеся,-  Ирка  симпатичная, она может и кочевряжиться:  в городе, поди, пацанов осталось немеряно… А эта бочка Клюева только на курортный роман и может рассчитывать!" Почему-то вспомнился Валерочка. Его некрасивое лицо раздосадовало Олесю, она забралась под одеяло и стала думать о том, что море " красивое и тёплое, девочки - хорошие, Лидия Михайловна - тоже ничего, хоть и притворяется строгой, что на обед были котлеты с подливкой и арбуз, что…....
Она уснула.
За завтраком девчонки распространили слух: у "Валерочки" сломан нос, пробита голова и глаз опух. Два. Глаза.
Олеся испугалась. Кто его так? "Говорят, местные".
- Беспредел! - отозвалась с набитым ртом Клюева.
- Вот гавно! - прокомментировала Ирка. - И тут не пожить спокойно.
Полинка хоть и была нежнейшим созданием, чистила зубы и брюки одной щёткой и никогда не выходила из комнаты без косметики (даже на пляж), возразила:
- А это не местные!
- Почему?
- А я думаю, это Митников. Они же на линейке поругались. Из-за расовых предрассудков.
- Каких-каких? - подняла глаза от тарелки Клюева.
Полинка не расслышала и продолжала:
- Так что, девочки, нам-то спокойно пожить удастся, вот этому Валерочке - хуй.
Было удивительно, как лиловая благоухающая Полинка может так выражаться.
Олеся встретила Валерочку через три дня на пляже. Во время дискотеки. Все ребята плясали у столовой, а ей захотелось побыть одной и она спустилась за забор к морю.
Он сидел на скамейке и фиолетовая темнота окутывала всё вокруг. Олеся его сначала не узнала, потом он окликнул её:
- Привет!
- Привет…
- Садись сюда, - предложил Валерочка.
Олеся села. Было непонятно, что она чувствовала. Досаду? Неприязнь? Равнодушие? Олеся молчала. Заговорил Валерочка.
- Что, слышала, небось, про меня?
- Да…
- Ты не думай, ничего мне не сломали и не пробили.
- Да мне как-то…
- Пофигу? - догадался он. Не обиделся. Стал смотреть вдаль, на море через треснувшие стёкла. Олеся устыдилась своего равнодушия. Спросила:
- А что сделали?
- Треснули хрящ в носу, - спокойно ответил Валерочка, не глядя на неё. - И всё. Больше ничего такого. Не волнуйся. Хотя ты и не волновалась.
Он говорил легко, без обид и натяжек, весело даже.
На пляж шурша песком кто-то сбежал. Послышался Иркин голос:
- Лесь! Ты тут?
- Да! - откликнулась Олеся. - Ну я пойду?
- Иди, - разрешил Валерочка.
- С кем это ты там? - спросила по дороге Ирка.
- Да так, - растерялась Олеся. - С одним…
Ирка не дослушала.
- А мы познакомились. То есть Оля. С Митниковым, Тарасом и этим…
- Кудрявостью, - подсказала Олеся.
- Нно… - было видно, что Ирке эта троица безразлична. Олесю кольнула досада: почему безразлична? Она же их знает. Они же… они же теперь крутые… Положили Валерочку. Треснули нос. А Ирке по фигу. Хоть два носа.
- Мы идём с ними бухать! - весело сообщила Ирка, обняла Олесю за плечи. - Эх, класс! Отдохнём по полной! Ты не возражаешь, я покурю?…
Игнат удивился, увидев Олесю. Может быть, они рассчитывали, что "четвёртая подруга" будет ничего себе и Клюеву можно прикрепить к Стасику, который вертелся тут же. Оля Клюева так не считала. Она накрасила губы фиолетовым перламутром и подвела глаза. Всё время по куриному смеялась, а Тарас морщился: она смеялась ему и смотрела на него. Игнат и Кудрявость украдкой выдохнули: "Пронесло…"
- Привет, - легко бросила Олеся, заметив Игнатово удивление. Внутри царапнул досадливый коготок. "А чего ты хотела? - беспощадно спросила она себя. " Ты же не Ирка, которая и без косметики выглядит хорошо:  зелёные глаза, пусть мелковатые, пухлый рот с трещинкой, рыжие крупные кудри до ушей, стройная фигура с сухими поджарыми мускулами под успевшей загореть кожей. Не Полинка, нежное белолицее создание с кукольным ротиком и аккуратно накрашенными глазками, милая славная девочка с мелированными волосами…"
Уши Игната полыхнули. Он заметил её взгляд, ему стало мучительно неловко непонятно отчего. Он ведь ничего этой Олесе не обещал. Просто познакомились и всё. Ни о каких симпатиях и речи не шло… "Не шло… - согласился он, - Но так "забывать", что знакомились и улыбались друг другу - свинство. Бля"Л Он понял, что поспешил отгородиться от Олеси. Что она вовсе не собирается его насиловать прямо здесь. "Дебил," - обозвал он себя.
Полинка весело хихикала, Кудрявость смотрел на неё с нежностью, приглаживая кудри. Ирка курила, не глядя на Тараса, на широкоплечего высокого Тараса с туго обтянутыми, как у малолетнего преступника мускулами. Олеся таких видела по телевизору.
- Пойдём? - спросил Игнат, не глядя на девочек.
В летнем кафе пахло жареным луком и шашлыками. Уютно так пахло. Толстая черноволосая женщина с усами облокачивалась грудью на деревянную стойку. Стойка - выскобленная до жёлтой чистоты. Рядом курил грузинского вида дядечка с гипсом на левой руке и в подштанниках. На пластмассовом стуле поджав коричневые ноги временно сидел мальчик. То и дело срывался к посетителям, держа на остром локте полотенце в жирных разводах.
Мальчик был грязноватый, черноволосый, с обветренными губами и большими чёрными глазами. Хороший мальчик. Лет двенадцати.
Он подлетел к компании, когда они неловко рассаживались за длинным деревянным столом под увитым вьюнками каштаном.
- Чего желаете?
Игнат смешался. Тарас и Кудрявость счастливо посмотрели на мальчика, они на всех так смотрели, потому что доброжелательность реяла над ними, заражая всех вокруг. Они дружили без ссор, упиваясь одни только фактом, что есть такой человек на свете, Тарас Еремеев (думал Кудрявость) и есть Кудрявость (думал Тарас). Они никогда не выясняли степень значимости друг для друга, не ЋбраталисьЛ, не клялись помогать друг другу в беде.
- Принесите всем шашлыки и пиво, - распорядился Тарас.
Оля Клюева радостно подхватилась.
Шашлыки ели молча. Стеснялись. Только Ирка курила, она была выше детских неловкостей. Оля Клюева пила пиво большими глотками, Кудрявость шутил с ней. Видимо, своим счастливым состоянием он готов был делиться хоть с кем, даже с толстой Олей. Полинка, по-птичьи отщипывающая мясо, оценила великодушие Кудрявости. Игнат сбросил оцепенение, весело и громко рассказывал про то, как он ходит в бассейн, какая у него собака Вулкан, Ирка слушала. Тарас объяснял Олесе преимущества Counter Strike перед Ultima.
Олеся пошла пописать.
- Амир, проводи! - крикнул усатая женщина.
Черноглазый Амир соскочил со стула. Провёл Олесю в какую-то подсобку, указал на дверь с нарисованным мухомором.
Олеся потёрла виски. От выпитого пива голова болталась, как шарик на верёвке. Она дёрнула шнур, вода шумно обрушилась. Звякнула задвижка.
Кудрявость макал шашлык в кетчуп и ел, измазав губы. Полинка расслабленно лежала на стуле, как одежда. Ирка, Оля и Тарас с пьяным вниманием слушали Игната, глядя ему в рот. Игнат качал руками:
- Мне не нужны твои подачки, которые бросаешь мне,
И так могу тебя трахнуть - всегда и везде.
Ты так и скажи: тебе нужен лишь факт,
что у тебя кто-то есть, ну скажи, не так?
И желательно покруче, ну что же, пусть я
Хватит жаловаться на тупых уродов, хватит с меня.
У меня нет времени всех их мочить,
А зачем? Что ещё ты хочешь от меня получить?
Чтобы твои подруги завидовали жутко -
А мне оно надо?
Пошла ты на хуй, сука…
И уши его наливались рубиновым соком.
Лидия даже не ругала их, когда застала  пьяных, ржущих, у калитки. "Опять двадцать пять" - подумала досадливо. Тарас Еремеев, разухабисто обнимавший Ирку, всё-таки осёкся и отвёл мутный взгляд. "Чего он её так тискает?" - подумала Лидия. Ирка, впрочем, к Тарасу не жалась.
Кудрявость тащил кривую, как турецкая сабля Полинку за руку, что-то говорил ей в лицо, а она не слушала и  подхихикивала. Олеся с Игнатом Митниковым шли обнявшись, Игнат горланил:
- Я уебу любое чмо, любую шавку!… Ну вот честно, Олесь, ну кто полезет, ну скажи!…
Олеся сияла и соглашалась. Да, скажет.
Позади всех пелась унылая, как отравленный слон, Оля Клюева.
Лидия заперлась в комнате, скинула шлёпанцы с прилипшим песком. Глубоко вздохнула, изгоняя весь негатив сегодняшнего дня, посчитала: раз, два, три… В мыслях осталось тёплое море, горячий белый песок из кусочков ракушек, холодные сливы с базара…
Нет. Лидия легла на кровать. "А ведь Сеткин не просто так… Кто-то из наших… Митников? Или всё же "местные"? Говорят, у них тут банды целые… А что хотели? Денег?" Вспомнила лицо комендантши лагеря, высокой сухой Галины. "Что он говорит? Молчит? И пусть молчит, - сказала она своим мужским голосом, прикрыв дверь. - У вашего Сеткина всё скоро заживёт, а милиция нам только кровь попортит и отдых. Нечего вмешивать посторонних. Он молчит и вы молчите."
Лидия молчала.
"Теперь вот эти обалдуи… Напились… Хиханьки… Сначала пьяные по городу шатаются в обнимку, потом начнут дружно с девственностью расставаться… А претензии ко мне…" Захолодело под ложечкой. И как наваждение какое-то, дурное предчувствие, вспомнилось перекошенное злое личико Коли Ёжикова…
В дверь балкона поскреблись. Полинка тонко сказала:
- Девочки, кто там?
- Кони в па-альто, - заплетающимся языком проговорила Ирка, валяясь в кровати с сигаретой в руке. Пальцы не послушались, сигарета упала на Полинку.
Оля Клюева фыркнула в подушку, отвернулась к стене. Не могла простить девчонкам, что они нравились, а она- нет.
Олеся дотянулась со второго яруса, подковырнула ногтём дверь. В голову толкнулась мутная вата, она снова утонула носом в подушке, чувствуя, что больше двигаться не может.
В комнату прокрался Тарас, за ним Игнат и Кудрявость.
Дверь закрыли. Троица держалась так, будто до этого договорилась о чём-то и теперь движения и жесты не имели значения, всё было для чего-то.
Тарас подтянулся, перевалился на второй ярус к Ирке, дыша сладким спиртом. Она хрипло захохотала. Плюнула на пол. В то же время Кудрявость присел на край Полинкиной кровати.
- Привет, - кукольным голосом отозвалась Полинка, валяясь, как ватная.
У Олеси щекотно заныло в животе, через пелену прокралась пугающе приятная мысль: "А Игнат… не к Оле же Клюевой"Л
Тарас обнял губами Иркины, жарко дыша, облизывал горячим языком. Ирка отвечала. Тогда он одной рукой принялся стягивать с себя спортивные штаны, выскочил торчком стоящий член. Ирка легко обнимала его спину, фыркала, когда Тарас запустил руку в трусы, стянул их, запутавшись в Иркиных ногах. Рыкнул или засмеялся - непонятно. Торопливо, испугавшись, что Ирка передумает, подхватил тонкие крепкие ноги, рукой направил член, потыкался слепо, потом попал. Взвизгнул приглушённо, прижал Иркины плечи к сбившейся подушке.
Игнат с каким-то придурковатым лицом смотрел, как Тарас резко качается взад-вперёд, болтается его золотая цепочка. Смотрел на Ирку, раскинувшую голые ноги и отвернувшую лицо от Тараса. Видны были её крупные рыжие завитки на подушке. Кудрявость привстал, тараща глаза, жадно слушая повизгивания Тараса и его тяжёлое дыхание. Раз-раз, раз-раз… Олеся не могла понять: снится ли ей это? А если нет? А если… А если… А почему тогда Игнат стоит, как вкопанный?… А почему всё так?… э…э…
Кудрявость пискнул, зажал руки где-то между ног, у живота. Бросился неуклюже к двери, на балкон, Олеся слышала, как гулко отозвалась земля под его кроссовками.
Игнат выскочил следом.
У Стасика Галкина ребята из четвёртого корпуса забрали очки для плавания. Ржали, курили, перебрасывались ими. Стасик был один, а их четверо. К тому же Стасику восемь, а ребятам по тринадцать - четырнадцать. Упивающиеся властью над "мелким децлом", прыгающим вокруг с плаксивой миной, они матерились "по-взрослому", выпускали дым вверх, к ноздре.
- Попрыгай, чмо сраное!
- Дыня, пни его!
- Въебём ему, пацаны, чё он тут крутит жопой?
- Пошёл на хуй, урод!
Курточку Сеткин больше не носил, одевался как все. Ходил в майке без рукавов, в шортах. Но под шорты всё равно надевал ремень. Ноги и руки загорели, лысая голова стала румяной от солнца. Валерочка сделался похожим на остальных ребят, нос почти зажил. Разве что треснувшие очки напоминали Лидии комендантшино: "Милиция нам только кровь попортит и отдых…".
Валерочку, в отличие от Лидии, "инцидент с мордобоем" не волновал. Некрасивое Валерочкино лицо светилось здоровой безмятежностью.
С таким лицом он и вывернул из-за корпуса, увидел четверых парней и Стасика, прыгающего вокруг наподобие щенка. Недоумённо сдвинул тёмные брови, но шага не сбавил, так и подошёл к компании, только рука потянулась к шортам. Парни смотрели настороженно, даже материться перестали. Думали, с миром этот бритый очкарик пришёл или нет? "Бля, уебут в нос - хана мне… - промелькнуло в Валерочкиной голове. "Лучше не связываться". Так бы он и прошёл мимо, но Стасик, отчаявшись, вцепился в шорты:
- Они у меня очки отобрали!
"Всё!… Подставил сучонок…" - упало у Валерочки сердце.
- Отдали очки. Короче.
Четвёрка смотрела оценивающе: справимся или нет? Потом один за другим стали улыбаться: "Справимся". Нагло ответили:
- Соси, чмо.
- За чмо ответишь, - спокойно ответил Валерочка, сдерживая ходившие ходуном нервы. Раньше в подобных ситуациях сзади стояло не менее пяти человек, а тут только Стасик Галкин, да и тот бесполезен.
- Пошёл на хуй! - велел самый крепкий из парней, чуть повыше Валерочки.
И этому крепкому попало первому. Пряжка просвистела, сочно врезавшись в скулу. Парень завизжал. Остальные трое кинулись к Валерочке. Тощий, со спутанными волосами и футболке "Metallica" достал-таки до Валерочки, в правом глазу вспыхнули огни. "Ебать гопов, ебать ниферов сраных,"- механически вертелось в Валерочкиной голове. Не защищаясь, он рубил своей пряжкой направо и налево, прицельно, почти всегда удачно. Не чувствуя боли в ногах от пинков, он сосредоточенно орудовал кулаками, стараясь попасть в кадык. Но парни попались жилистые, один изловчился и вмазал под коленку. Валерочкина нога сложилась, он присел. Его тут же сбили на землю ударом в грудь. И пошло-поехало. Парень с рассечённой скулой, захлёбываясь в крови и соплях, дёргал ногами, потом прыгнул Валерочке на голову.
"Бля, ну какого хуя влез?" - со слезами пронеслось у Валерочки в голове. Стасик громко с истерикой плакал. Очки ему были больше не нужны, только бы перестали так бить этого лысого… "Запомнить бы рожи что ли…"- думал Валерочка.
- …Опять ваш! - злобно сказала комендантша, багровея. - Опять тот же самый!
- Сеткин…
- Да, вы что, не смотрите за ними что ли? Они у вас как ветры… в поле… гуляют? - комендантша взмахнула рукой, видимо, показывая, как именно гуляют в поле "ветры".
- При чём здесь это? - огрызнулась Лидия.
- Никакой дисциплины в вашей группе нет! Если милиция всё-таки заинтересуется этими происшествиями, на лагере будет пятно!
Некстати вспомнилось рекламное: "Стоит ли волноваться из-за каких-то там пятен?"
- В общем, - подвела итог комендантша, вытирая пот на шее. - Примите меры, Лидия Михайловна. Его не могут забрать?… Хотя нет, не надо… До конца смены всё зарастёт… А если сейчас вызвать родителей, то они такой шум поднимут!… Вы меня поняли?
- Нет, не поняла, - призналась Лидия холодным тоном. - Что вы предлагаете делать с Сеткиным?
- Пусть ходит с вами… - пожала губами комендантша.
- Ну, ещё чего придумаете? Бред какой-то, ей богу! - устало нахамила Лидия и вышла из прохладного кабинета на жару.
У корпуса сидел Сеткин. Ждал, придерживая рукой опухшую скулу. Глянул на Лидию без интереса. Она привыкла, что дети на неё так смотрели. Она немножко заискивалась перед ними, чтоб не "опустили", чтоб не попасть в ситуацию, когда после слов "сука ёбаная" она будет не в силах что-то сделать, она же не умеет как они…
Поэтому лучше строить из себя неприступное бревно.
- Что? - вяло спросил Валерочка. - Могу идти?
- А в чём, собственно, дело? - поджала губы Лидия. - Почему тебя всё время кто-то бьёт?
Валерочка брезгливо пожал загорелыми плечами. Лидия увидела торчащую из-под майки пряжку со звездой и буковками "В.С." в самом углу.
- Могу идти? - повторил Валерочка.
- Иди.
Мальчик встал, засунув руки в карманы светлых шортов, обошёл Лидию и направился к морю.
По дороге встретил двоих из тех, кто отбирал у Стасика очки. Рожи побитые, но смотрят нахально, не пристали бы. Не… Прошли мимо. Валерочка зло сплюнул.
Он разделся на пляже, лёг на дроблёные ракушки. Положил майку на лицо и оказался в душной темноте. Солнце окунуло его в свои лучи, начало прожаривать. Вокруг носилась малышня, слышался плеск, гул и взрывы хохота.
"Бля… - невесело думал Валерочка. - Сколько уже против меня… Тех трое… Плюс четверо… Семь. Многовато…"
Неподалёку, у будки лодочника загорала Клара Петрова. Две толстые косы лежали по бокам, будто загорали самостоятельно, отдельно от Клары. Серьга в носу блестела и отражалась в глазах Тараса.
- Клар, - мурчал он неуверенно. - А ты, говорят, в лицей переведёшься в десятый-то…
- Отстань, - не открывая глаз морщилась Клара.
- Чё сразу "отстань"?
Клара напряжённо промолчала, только дёрнула носом, как хомяк.
- Пошли вечером погуляем, - предложил Тарас.
- Еремеев… - Клара открыла глаза, постаралась придать своему лицу свирепое выражение - Ты мне мешаешь отдыхать!
- Солнце я что ли загораживаю? - в сердцах воскликнул Тарас. Кларе стало его жалко.
- Ладно…
Ирка смотрела издалека на радостную рожу Тараса, на беспристрастную Клару и у неё было ощущение, будто она ест песок, зачерпывая горстями. Жгло горло.
Полинка и Олеся деликатно молчали, ощущая в душе какую-то смутность: то ли радость, с ними ничего "такого" не произошло, то ли запоздалый страх - "А если бы?"Л, то ли сочувствие Ирке и злость на Тараса, Игната и Кудрявость…
Оля Клюева молча торжествовала. Её непривлекательность и неуспех превратились вдруг в предусмотрительность, она 2заранее знала, что ничего хорошего от этих дебилов ждать не стоит, одни неприятности".
У Оли на душе было спокойно и радостно.
Ирка вскочила, пошла прочь, загребая ракушечное месиво босыми ногами. Девочки смотрели ей вслед. Ирка дёрнула плечом, будто чувствовала их взгляды. Запнулась, брызнув песком.
- Под ноги смотри, бля… - зло огрызнулся Валерочка из-под майки. Приподнял её. Ирка увидела заплывший глаз, захваченную вместе с ним скулу, царапины на губах и бритой голове. Плаксиво поморщилась.
- Что? - пробормотал Валерочка. - Вали давай…
И закрылся майкой.
Лёва Дынин сидел в больнице на лавочке, обитой коричневым дерматином и скучал. Рядом громко охал какой-то громадный дед в сетчатой майке, с пожелтевшим гипсом на ноге. Лёва поморщился. Поморщившись, заохал, как дед. Они сидели рядом: старый и малый и охали. Вообще-то Дынин на ЋмалогоЛ тянул только в сравнении с этим дедом, а так он был вполне крепкий здоровый мальчик четырнадцати с половиной лет. Лёва увлекался компьютерными играми и творчеством группы "Кино", а также был горячим поклонником "НАШЕго радио". Недавно он научился даже связно играть на гитаре и теперь иногда пел друзьям и знакомым песни Цоя. Стеснялся, конечно, как чёрт и краснел до корней волос. Волосы были светлые, коротко стриженные и казалось, что они тоже краснеют.
Дед перестал охать, Лёва подумал, что одному охать стрёмно и тоже замолчал. Вышла медсестра с пучком рыжих волос на макушке, позвала Дынина на перевязку. Лидия нервничала. Вместо того, чтобы греться на пляже, она вынуждена мотаться с Дыниным по милициям и больницам. План "помолчим, а то милиция вмешается" не сработал. Замолчать рассечённую скулу Лёвы Дынина не удалось, пришлось везти в травмпункт. Это вместо намеченного похода в кинотеатр с кульком черешен. В "травме" Дыню осмотрели, тут же позвонили в милицию. Лидия с Дыниным мотались из больницы в отделение по душной жаре и Дынин чуть не плакал от всего, что на него вдруг навалилось. Перевязки, дяди в форме… Лидия соображала, как объяснить отсутствие при ней Сеткина (она же должна была сдать его в органы!), но объяснять ничего не пришлось. Дыня уныло твердил, что упал и даже рисовал подробности: скамейка с отодранной доской, скользкие сандалии… Лидия вспомнила: да, есть такая скамейка. Участковый велел прийти назавтра и ещё назавтра, но Дынин ничего нового не добавил и от него отстали.
Через четверть часа Лёва вышел, белея свежим бинтом на загорелой коже. Поехали в лагерь.
Тарас всё время жался к Кларе, она поджимала губы и отходила. Тарас снова лез, его толкали. Громко ревела музыка, мигали разноцветные огни. Клара танцевала легко, короткая юбочка моталась вокруг бёдер, рядом гоготали Игнат и Кудрявость, успевшие после ужина сбегать в киоск за пивом. Они врывались в круги танцующих, смеялись, хватали за руки девчонок, те весело отбрыкивались.
Веселье этих двух "обалдуев", как называла их Клара Петрова, было также и от того, что полчаса назад на четвёртом корпусе, который стоит боком прямо к пляжу (а значит, всем виден), написали белилами "fuck da Sетkin". Крупно написали, от души. Радовались теперь.
Кудрявость и Игнат всем нравились. За ними и Тарасом прочно закрепилась слава "крутых". Их боялись. А девчонки хотели заполучить в приятели. Вот и сейчас Катя Моисеева четырнадцати лет с тщательно накрашенными губами и прямыми чёрными волосами не торопилась вырывать рукав прозрачной кофточки из потных ладоней. Танцевала совсем близко от Игната. "Ну где же ручки, ну где же ваши ручки, давай поднимем ручки и будем танцевать!" Катя Моисеева подняла ручки, потом обрушила их на плечи Игната. Тот не задумываясь потянулся к губам, размазал помаду, Катя старательно втягивала слюни.
Они отделились от танцующих ребят и вертящейся вокруг малышни. Пьяно шатаясь пошли за столовую на каменную площадку, облепленною кустами алычи. Стали обниматься. "Только не грубо, а то сбежит…"-  машинально думал Игнат. Руки скользили по вздрагивающим бёдрам Моисеевой. Игната охватил страх и азарт. С замиранием сердца притиснулся ближе, в животе стало щекотно. Краем глаза отметил широкий каменный барьер площадки, заросший какой-то мелкой травкой, похожей на мох. Подвёл Катю, потянул вниз. Катя послушно легла, ладони её вспотели от волнения. Игнат торопливо, слишком торопливо, принялся снимать с Моисеевой трусы, она, впрочем, не возражала. Даже потянула Игнатовы штаны вниз. Игнат навалился сверху, пошарил руками, придвинул член к входу во влагалище. Резко качнулся вперёд. Катя тяжело и испуганно дышала. Член скользнул по крепким бёдрам, Игнат еле слышно прошипел: "Ах, сука"Л. Раздвинул ноги пошире. Помогая себе двумя руками, наконец, пихнул член внутрь. Катя пискнула, придавленная Игнатом. А он лихорадочно забился, опершись на руки и через две минуты ткнулся вспотевшим лицом в Катино плечо. Она испугалась его висящей мокрой губы, открытого рта, бессмысленных глаз. Дёрнулась, но он лежал, свесив ноги и лишь качнулся. Катя Моисеева чуть не заплакала, её охватила паника. Царапаясь пальцами, она попыталась выбраться из-под Игната. Всхлипнула:
- Блядь, чё ты, чё ты?…
Игнат потряс белобрысой головой, немного пришёл в себя.
- Зайка, что я? Я тебя люблю! Люблю… Давно ещё, с приезда… Зайка…
Он не помнил, как её зовут, точнее, вообще не знал.
- Правда?
- Правда, зайка.
Катя успокоилась. "Вот и любовь пришла,"- радостно накрыло её теплой волной.
- Игнат, я тебя тоже люблю.
Валерочка сидел на балконных перилах ногами на улицу. Писал на обратной стороне этикетки "Крем-сода":
1. Митников - 6 корпус.
2. Еремеев - 6 к.
3. Кудрявый - 6 к.
4. Дынин - 4 к.
5. Пузатый - 4 к.
6. Гена Ж. - 4 к.
7. Артём - 4 к.Л
Рядом у ног тусовался Стасик Галкин, любезно предоставивший информацию. Заглядывал немножко с отвращением Валерочке в глаза.
- А Игнат, Кудрявость и Тарас каждый вечер ходят в кафе! Называется "Стулья".
- "Двенадцать стульев", может?
- Да! После ужина… - кривя губы сообщил Стасик.
- Спасибо, - холодно поблагодарил Валерочка, спрыгнул с перил на балкон и скрылся в комнате. Стасик поскрёб царапину на носу и побежал на пляж.
Лёжа на втором ярусе, Валерочка держал перед собой этикетку. Беззвучно шевелил губами. "Весь отдых убить на выяснения отношений что ли?… Хотя этих шавок можно за неделю положить… Бля… Дак они по одному-то не ходят… Разве что поссать в кафе… Но это вообще идиотизм - у сортира караулить… Бля". Мысли зашли в тупик.
- …Я вон ту трахнул, - хвалился Игнат, показывая пальцем на Катю Моисееву через стекло.
- Класс, - завистливо обрадовался Кудрявость, оттирая белила от майки.
Тарас с видом умудрённого опытом мужика, покивал одобрительно головой.
- А чё она тут сидит? - спросил Кудрявость.
Игнат пожал плечами.
Катя Моисеева сидела на скамеечке у шестого корпуса, глядя то на балкон ребят, то на входную дверь корпуса. Она была в той же самой прозрачной синтетической кофточке. Вспотела. Нетерпеливо ёрзала, ковыряла ногой песок.
- Не отвяжется теперь, - спрогнозировал Тарас. Игнат нахмурил брови.
- Шмара какая-то, - неуверенно оценил Кудрявость, минуту подумав.
- Сосала? - солидно бросил Тарас.
- Да, то есть, нет, - замялся Игнат. - Не, не сосала, - признался откровенно.
Катя оглядела окна корпуса, поудобнее устроилась. Видно было, что собирается сидеть до тех пор, пока не Игнат не выйдет.
- Что делать будешь? - ехидно сощурился Тарас.
- Не знаю…
Игнат злился. Ему не надо было, чтоб Катя Моисеева бегала за ним и думала, что он её любит. Даже ради второго раза не мог позволить ей виснуть на себе. Противно. "Вот тебе и секс, - подумал он. - Мдя…".
- А Клара? - вдруг вспомнил он.
- А чё Клара… - поморщился Тарас. Хотел, видимо, прихвастнуть, но неожиданно для себя сказал честно: - Говорит: "Пошёл на хуй"… Прямо так… Я и ушёл. Даже не лез целоваться…
- Хм… - сочувственно помычал Кудрявость. - Ну, идём…
Они вышли в коридор и спрыгнули на улицу через балкон малышни. С противоположной стороны от входа. Катя осталась ждать.
Ирка валялась на пляже, рядом ели виноград Полинка, Олеся и Оля Клюева. О мальчиках не говорили. Ирка наковыряла со дна крабов и теперь Оля Клюева брезгливо переворачивала их палкой.
Олеся смотрела искоса на крупного мальчика в синих трусах: пол лица у него было замотано бинтом. "Нда-а… - тянулось в голове. - Фантомас. С ума тут все посходили что ли?"
Мальчик сидел на песке с гитарой, пощипывал её и пел:
- Перемен!… Мы ждём перемен!…
Вокруг полулежали другие мальчики, поменьше. Пили газировку "Банан" и расслабленно слушали. Один, самый маленький, но не младший, подмигнул Олесе. Она зарделась.
Тогда он подполз, как ящерица, дурашливо улыбаясь. Оглядел девчонок и весело сказал:
- Меня зовут Гена!
- Крокодил что ли? - без интереса отозвалась Ирка, вдавливая сигарету в песок.
- Сама ты крокодил, - обиделся Гена.
Полинка засмеялась. Её смех примирил Гену с Иркиной грубостью.
- Ой, что это у вас? - воскликнул он, указывая на крабов. Воскликнул совсем по-детски, губы с трещинками расползлись в улыбке.
- Крабы! - важно ответила Оля Клюева и сделала вид, будто совсем крабов не боится.
- Ребя! - крикнул Гена в сторону мальчика с гитарой. - Тут крабы!
"Ребя" завозились на песке, встали, подошли вразвалочку. Все сплошь с томными взглядами. Один Гена улыбался доверчиво, встряхивая вороным чубом. Он и начал всех представлять.
- Это Тёма, это Пузатый, а это Дыня!
- А что у Дыни с лицом? - поинтересовалась Ирка.
- Упал об скамейку, - ответил Дыня нехотя.
- Смотри-ка, - Ирка усмехнулась краем губ. - Все вдруг попадали на скамейки…
Гена крутил головой, как ворона.
У Лидии болела голова. Она лежала на кровати и тупо глядела в потолок. Потом решила разобрать документы на детей. Взяла папку, в ней были аккуратно сложены паспорта, свидетельства о рождении и деньги. "Крюкова Ирина Александровна…" Лидия вспомнила: вчера приходила, попросила выдать сто рублей. Потом сидела на кровати, вывернув шею. Лидия хотела спросить, в чём дело, но постеснялась. Неловко лезть.
"Митников Игнат Сергеевич". Лидия не сомневалась: это он, Митников, размалевал стену. Комендантша задохнулась от злости. Белые буквы на тёмно-синем фоне бросались в глаза всем идущим с пляжа. К тому же комендантша знала английский.
Лидия потянулась за минеральной водой. Папка покосилась и документы съехали на пол с лёгким шорохом. ЋЧёрт…Л. Наклонилась, подобрала.
"Сеткин Валерий Юрьевич…". Лидия хотела было закрыть свидетельство, но внезапно остановилась. В глаза бросилось: "отец - Сеткин Юрий Фаддеевич". Что-то зашевелилось в мозгу, как червячок пролезала догадка. Неожиданная, неприятная… Юрий Фаддеевич. Отчество редкое, запоминающееся… И тут как рукой по лбу: Юрий Фаддеевич Сеткин - зам. директора завода… Того самого завода, который выделил льготные путёвки и Митникову, и Еремееву, и Крюковой… Значит, и своё чадо Юрий Фаддеевич отправил в лагерь греться на солнышке и кушать фрукты, хотя запросто мог бы и в Швейцарию… А тут по недосмотру Лидии сын, вместо того, чтобы беззаботно отдыхать, подвергается систематическим избиениям. Лидия похолодела. Закрыла свидетельство, легла на кровать. "Господи, господи…"
- Манда! - весело, как злобный карлик, корчился Коля Ёжиков…
Валерочка теперь чаще всего выходил в город из лагеря и ходил по узким тихим улицам, заросшим виноградом и грецким орехом. Днём народу почти не было, только изредка попадались мальчишки в мокрых трусах и девчонки с сумками. Из сумок торчал лук. Валерочка ходил, засунув руки в карманы шортов. Рассматривал "крутые" дома, похожие на замки. Заглядывал в игровые салоны. Там громоздились старые телевизоры "Рекорд" и лежали обшарпанные пластмассовые Sony Playstation.
Валерочка свернул в заросший каштанами переулок с кривыми поребриками. Шёл, пиная колючие шарики. Ветер задувал под майку. "Суки… - спокойно думал Валерочка.- "fuck da Сеткин…" Уро-оды…". Он поднял глаза.
Навстречу шли двое парней. Старший и младший. Старший, в футболке с обрезанными рукавами, со стриженной наголо головой, вертел в руках цепь. Младший, примерно одного с Валерочкой возраста, тоже стриженный, шёл, засунув кулаки в защитного цвета шорты. Валерочка сбился, вглядываясь в лица того и другого, потом отвёл взгляд, потому что старший глянул на него из-под густых бровей. "Дзинь-дзинь" - позвякивала цепь. Валерочка прошёл мимо, потом остановился. Развернулся всем корпусом.
Те двое стояли и смотрели на него…
Полинка влюбилась. Она так и говорила:
- Я влюбилась.
И уточняла весело:
- В крокодила!
- Ну и дура! - на той же ноте вставляла Ирка.
Все хохотали. Олеся сидела на полу по-турецки и пила из пластикового стаканчика кагор. Они пили кагор маленькими глотками, весь день с утра до ночи. Ходили с синими зубами. Смеялись. Ирка пела "Don't speak, I know just what you're saying!…" и ещё "Я блю-у-ую…" на мотив "Only you". До трёх ночи. И все ржали в темноте, а соседи долбились в стену. Это было ещё смешнее. Поэтому порождало новый взрыв хохота. И так бесконечно.
Вставали в полвосьмого и как дохлые страусы шли завтракать. Потом отсыпались до обеда, обедали и шли купаться, загорать. До ужина. После ужина брали Пузатого, Гену, Тёму и Дыню и шли в город пить пиво. С этими мальчиками было легко. Никто под юбки не лез. Шли и разговаривали обо всём на свете. И даже Оля Клюева нашла себе пару - худого волосатого Тёму в майке "Metallica"…
А в один из вечеров никуда не пошли. Сидели у девчонок в комнате, ели арбуз. Сок лился на пол, семечки плавали в нём, как чёрные тараканы с поджатыми ножками. Ирка хрипло тянула:
- Я блю-у-ю… Каждый день по чуть-чуть блюю… Ла-ла-лай-ла-лай…
Остальные захлёбывались от смеха. Потом Гена заметил, что пиво кончилось. Решили пойти за новой партией. Мальчишки ушли, Ирка, Оля Клюева и Полинка побежали занимать очередь в туалет. Олеся осталась в комнате, непривычная тишина после хохота навалилась, защекотала в животе. Олеся хихикнула. И услышала лёгкий стук. Вздрогнула.
Белый целлулоидный мячик скакал по полу от окна. Олеся напрягла зрение так, что глаза чуть не вылезли на лоб от усердия. Окно было плотно закрыто. Ни форточки, ничего не было. Глухо. Даже трещин не было. Олеся машинально поймала шарик , он обжёг её секундным холодом, потом согрелся в руке.
"Наверное, кто-то из девок положил на подоконник," - догадалась Олеся.
Комендантша прибежала к Лидии в комнату в час ночи. Бледная, с трясущимися серыми губами. То ли от злости, то ли от страха.
- Лидия Михайловна! Я предупреждала!… Я предупреждала!
Она повторяла эти слова, как заведённая, каждый раз делая на них ещё большее ударение.
Лидия побежала к телефону…
Сквозь треск пробился глухой голос, представился, спросил, кто она. Ах, куратор? Прекрасно… Тогда вам надо срочно подъехать… Да… Адрес… Кто? Фамилии…
Лидия записывала негнущимися пальцами: "Еремеев, Фадеев, Жорин, Саблин, Пузанин, Дынин, Митников"Л… Голос разделял, уточнял: "Еремеев, Фадеев, Митников " позже… Но почерк один. И там и там… Подъехать. Да, срочно… Не-мед-лен-но…Л.
Лидия схватила за руку комендантшу, та не сопротивлялась, и они побежали к воротам лагеря, там была остановка маршрутных такси.
Всё-таки участковый преувеличил масштаб происшествия. Сознательно или нет, Лидия не знала. Но, наверное, нет. Сломанные носы Лидия видела под повязками, а он вживую. И видел зубы в луже крови. Как сейчас стояло перед глазами: тёмная лужа, а в ней два маленьких обломка. Участковый был семейным человеком, у него тоже был сын, правда, шестилетний ещё, но всё равно…
Ночь тянулась невыносимо долго. Лидия бегала по гулким отсыревшим коридорам травмпункта, комендантша скакала следом. В глазах мелькали бинты и пятна зелёнки.
Кудрявость пострадал "заметнее" всех- это его зубы плавали в крови, причём передние. Ещё болели ссадины по всему телу и заплывший глаз.
Тарасу зашивали разбитую голову. Игнат валялся со сломанным носом, с опухшей кистью. "Перелом? Вывих?" -лихорадочно думала Лидия. Гена-Крокодил держался за распухшее лицо: оба глаза превратились в лиловые щёлочки, болели отбитые ноги. Тёма, весь порезанный, выл, а медсестра перебинтовывала сломанные пальцы. Глядя на его плаксивые гримасы и залитую кровью футболку "Metallica", Лидия кусала губы, чтобы не разреветься самой: "Да что же это, а?!?! Да чтоб они все провалились со своими носами и руками!".
Лёва Дынин сидел на стульчике и покорно смотрел на Лидию. Его голова представляла собой кокон, так как помимо заживающей скулы перемотано было также разорванное ухо и два уже зашитых шрама на голове. Пузатый был в шоке, сидел как пень, а врач пристраивал на место наполовину вырванный нос…
- …Где наше пиво? " плаксиво тянула Полинка.
- Ладно, сдохли они, наверное, - бросила сигарету Ирка. " Давайте спать!…"
Лидия присела на крашеный серой краской стул. Перевела дух. Её просили подождать и она старалась ЋждатьЛ, но вся сущность рвалась, требовала движения, чтоб хоть как-то разрядиться.
Участковый сел рядом.
- Кто их так? " выдохнула непослушным языком Лидия.
- По их показаниям " подростки, человек десять… Били цепями и палками… Ногами.
- По отдельности?…
- Четырёх человек подобрали у киосков на Морозова. Через полчаса новый вызов " недалеко от кафе "Двенадцать стульев". От киосков до "Стульев" - минут двадцать ходу, не больше. Если бегом" десять-пятнадцать. Одни и те же орудовали… - участковый вытер пот со лба. " Сволочи…
- А подростки "это по сколько лет? " спросила Лидия.
- От четырнадцати до восемнадцати… - тяжело дыша ответил участковый, вытирая платком покрасневшую шею. " Спасть не дают, малолетки хреновы… На лагерных лезут… Уроды. Жертвы абортов…
- Их поймают? - без надежды спросила Лидия.
Участковый отмахнулся.
- Не думаю… Никаких свидетелей… Ни-че-го… (он таким же тоном велел "не-мед-лен-но" приехать)…
Лидия задумалась. Точнее, сделала вид. Думать не могла. Участковый вдруг встрепенулся.
- А это не вашим семерым принадлежит?
Лидия отрывисто глянула и подавилась воздухом.
На ладони участкового лежала пряжка. Со звездой и буквами "В.С." в самом углу.
- Нашёл у кафе, - пояснил участковый.
- Это… это… не… не наша… нет… - дрожа проговорила Лидия.
Участковый неловко положил ей руку на плечо.
- Да не волнуйтесь вы так… Всё заживёт… Всё пройдёт…
До конца смены оставалось две недели.
"Заживёт…" согласилась про себя Лидия. "И хорошо, что не наши… Чужие… Что ж я могла сделать?" Она лежала, глядя на приближающийся мутный рассвет в зеркало шкафа. Успокаивала себя, уговаривала. Запрещала думать про последствия… Про "крутых пап". Все за кого-то прячутся, вот и наглеют. Митников " за Тараса и Кудрявость. Дынин " за свою троицу… Коля Ёжиков " за папу… А ей, Лидии, за кого?
Она резко поднялась на постели.
"А ведь Сеткину ничего не было бы, ни-че-го!" размеренно, как участковый, подумала она. "Кого ему бояться?! Его отец  зам. директора… А родители всех остальных  его подчинённые…. Сеткин,- вне конкурса… Ему ни-че-го не будет!… А ей, Лидии?
Участковый был прав, зажило. Уезжали мальчики вполне здоровые, если не считать шрамов и выбитых зубов. Да ещё пальцев Тёмы.
Но это, Лидия вздыхала, мелочи. Комендантша соглашалась, мелко кивала головой.
…Игнат, Тарас, Кудрявость, Дынин и Ко смеялись, как ни в чём не бывало. Стаскивали с поезда чемоданы и сумки на перрон. Катя Моисеева записывала телефон Игната. "Двадцать три, четырнадцать, восемнадцать"Л. Хотя не четырнадцать, а тридцать семь. Но подумаешь, одна цифра… Игнат рассеянно улыбался. Тарас жевал спичку, поглядывая на Клару и на Ирку. Стасик Галкин стоял рядом с чемоданом, напряжённый и красный.
Олеся вертела головой.
Мокрый некрасивый рот с приподнятой верхней губой, заячьи зубы. Очки, перемотанные скотчем…
- Олесь… - прошептал Валерочка, когда они отошли от толпы.-  Ты это…
- Что?- вглядывалась в его лицо Олеся.
Он был тоже при параде: под свою короткую курточку надел свежую футболку, отросший ёжик пытался пригладить. Олеся не могла понять: нравится ли ей этот некрасивый глист или вызывает отвращение? Хотелось одновременно и притиснуться к его приоткрытым губам, и ударить эти губы какой-нибудь грязной доской.
Он молчал.
Потом весело прикусил губу, огляделся.
- Телефон не дашь?
- Зачем?
- Позвонить, - не удивился вопросу Валерочка. Он загорел, плечи развернулись, вместо постоянной лёгкой радости на лице появился налёт самодовольства. "Крут," - подумала Олеся скептически. Она замечала, что Игнат, Тарас и Кудрявость обходят тему "fuck da Sетkin" в разговорах со всякими Кларами и Катями (фу!…), хотя раньше хвалились. А приехали подбитые, и ни одного гудка со своей платформы. Сеткин сидел в столовой рядом с ними, его не замечали, не чморили, как раньше. Удивительно.
Полинка весело смеялась мелким смехом, обнимая Гену-Крокодила. Обещала звонить и писать. Встретиться как-нибудь. Обязательно. Рядом пыхтела Оля Клюева. Её Тёма куда-то свинтил, видимо, решив, что "курортный роман" должен оставаться в рамках жанра. Рядом с Олей прыгали Дынин и Пузатый, вместе с ними Клара Петрова. Она-то что забыла в этой компании?
- Дашь телефон-то? - повторил Валерочка, поправляя на плече рюкзак.
- Пятьдесят три, ноль три, десять, - ответила Олеся, глядя в его треснувшие очки. Увидела за ними глаза, светло-серые, с золотистыми прожилками. Валерочка записал на ладони. Жирно, каждую цифру обвёл.
Ну и что, что не десять, а семьдесят шесть. Одна цифра. Подумаешь.
Олеся поправила чёлку, пригвоздила к носу очки. Валерочка козырнул и пошёл к толпе.
Лидия последний раз собирала заводских ребят в колонны, весело, от предстоящей разлуки с ними, командовала и напоминала, чтоб не забыли вещи. Мальчики и девочки построились и пошли за Лидией к выходу. Загорелые, румяные, с округлившимися щеками.
- Мама! - весело воскликнул Стасик Галкин…